Неточные совпадения
Посидев несколько минут, все
пошли наверх,
в палатку.
Когда намеченный маршрут близится к концу, то всегда торопишься: хочется скорее закончить путь.
В сущности, дойдя до моря, мы ничего не выигрывали. От устья Кумуху мы опять
пойдем по какой-нибудь реке
в горы; так же будем устраивать биваки, ставить
палатки и таскать дрова на ночь; но все же
в конце намеченного маршрута всегда есть что-то особенно привлекательное. Поэтому все рано легли спать, чтобы пораньше встать.
При морозе
идти против ветра очень трудно. Мы часто останавливались и грелись у огня.
В результате за целый день нам удалось пройти не более 10 км. Заночевали мы
в том месте, где река разбивается сразу на три протоки. Вследствие ветреной погоды
в палатке было дымно. Это принудило нас рано лечь спать.
Стрелки принялись таскать дрова, а солон
пошел в лес за сошками для
палатки. Через минуту я увидел его бегущим назад. Отойдя от скалы шагов сто, он остановился и посмотрел наверх, потом отбежал еще немного и, возвратившись на бивак, что-то тревожно стал рассказывать Дерсу. Гольд тоже посмотрел на скалу, плюнул и бросил топор на землю.
Действительно, кто-то тихонько
шел по гальке. Через минуту мы услышали, как зверь опять встряхнулся. Должно быть, животное услышало нас и остановилось. Я взглянул на мулов. Они жались друг к другу и, насторожив уши, смотрели по направлению к реке. Собаки тоже выражали беспокойство. Альпа забилась
в самый угол
палатки и дрожала, а Леший поджал хвост, прижал уши и боязливо поглядывал по сторонам.
Когда взошло солнце, мы сняли
палатки, уложили нарты, оделись потеплее и
пошли вниз по реке Ляоленгоузе, имеющей вид порожистой горной речки с руслом, заваленным колодником и камнями. Километров
в 15 от перевала Маака Ляоленгоуза соединяется с другой речкой, которая течет с северо-востока и которую удэгейцы называют Мыге. По ней можно выйти на реку Тахобе, где живут солоны. По словам Сунцая, перевал там через Сихотэ-Алинь низкий, подъем и спуск длинные, пологие.
Два дня я просидел
в палатке, не отрываясь от планшета. Наконец был нанесен последний штрих и поставлена точка. Я взял ружье и
пошел на охоту за козулями.
Утром Н.А. Десулави хотел было подняться на гору Хунтами для сбора растений около гольцов, но это ему не удалось. Вершина горы была окутана туманом, а
в 2 часа дня опять
пошел дождь, мелкий и частый. Днем мы успели как следует обсушиться, оправить
палатки и хорошо выспаться.
В каждой
палатке сидело по одному человеку; все другие
пошли в разные стороны и стали тихонько гнать рыбу.
В 4 часа дня мы стали высматривать место для бивака. Здесь река делала большой изгиб. Наш берег был пологий, а противоположный — обрывистый. Тут мы и остановились. Стрелки принялись ставить
палатки, а Дерсу взял котелок и
пошел за водой. Через минуту он возвратился, крайне недовольный.
Стрелки стали ставить
палатки, а я с Дерсу
пошел на охоту
в надежде, не удастся ли где-нибудь подстрелить сохатого. Недалеко от бивака я увидел трех рябчиков. Они ходили по снегу и мало обращали на меня внимания. Я хотел было стрелять, но Дерсу остановил меня.
Выбрав место для ночевки, я приказал Захарову и Аринину ставить
палатку, а сам с Дерсу
пошел на охоту. Здесь по обоим берегам реки кое-где узкой полосой еще сохранился живой лес, состоящий из осины, ольхи, кедра, тальника, березы, клена и лиственницы. Мы
шли и тихонько разговаривали, он — впереди, а я — несколько сзади. Вдруг Дерсу сделал мне знак, чтобы я остановился. Я думал сначала, что он прислушивается, но скоро увидел другое: он поднимался на носки, наклонялся
в стороны и усиленно нюхал воздух.
Через 20 минут гольд возвратился. Вид его был крайне встревоженный. Насколько возможно, он спешно рассказал, что с ним случилось.
Идя по следам 4 человек, он дошел до залива Пластун и здесь увидел
палатку.
В ней было около 20 вооруженных китайцев.
—
Пошли вон! — прогоняли стрелки собак из
палатки. Собаки вышли, немного посидели у огня, а затем снова полезли к людям. Леший примостился
в ногах у Туртыгина, а Альпа легла на мое место.
Через 2 часа темное небо начало синеть. Можно было уже рассмотреть противоположный берег и бурелом на реке, нанесенный водою. Мы
пошли на то место, где видели зверя. На песке около воды были ясно видны отпечатки большой кошачьей лапы. Очевидно, тигр долго бродил около бивака с намерением чем-нибудь поживиться, но собаки почуяли его и забились
в палатку.
Та к как при ходьбе я больше упирался на пятку, то сильно натрудил и ее. Другая нога устала и тоже болела
в колене. Убедившись, что дальше я
идти не могу, Дерсу поставил
палатку, натаскал дров и сообщил мне, что
пойдет к китайцам за лошадью. Это был единственный способ выбраться из тайги. Дерсу ушел, и я остался один.
Дерсу советовал крепче ставить
палатки и, главное, приготовить как можно больше дров не только на ночь, но и на весь завтрашний день. Я не стал с ним больше спорить и
пошел в лес за дровами. Через 2 часа начало смеркаться. Стрелки натаскали много дров, казалось, больше чем нужно, но гольд не унимался, и я слышал, как он говорил китайцам...
К вечеру мы немного не дошли до перевала и остановились у предгорий Сихотэ-Алиня. На этот день на разведки я
послал казаков, а сам с Дерсу остался на биваке. Мы скоро поставили односкатную
палатку, повесили над огнем чайник и стали ждать возвращения людей. Дерсу молча курил трубку, а я делал записи
в свой дневник.
Мы тихонько двинулись вперед, стараясь не шуметь. Гольд повел нас осыпями по сухому ложу речки и избегая тропинок. Часов
в 9 вечера мы достигли реки Иодзыхе, но не
пошли в фанзы, а остались ночевать под открытым небом. Ночью я сильно зяб, кутался
в палатку, но сырость проникала всюду. Никто не смыкал глаз. С нетерпением мы ждали рассвета, но время, как назло, тянулось бесконечно долго.
В результате выходит так, что
в ненастье
идешь, а
в солнечный день сидишь
в палатке, приводишь
в порядок съемки, доканчиваешь дневник, делаешь вычисления — одним словом, исполняешь ту работу, которую не успел сделать раньше.
Добивает Цаплю всеведущий сыщик и
идет дальше, к ювелирным
палаткам, где выигравшие деньги шулера обращают их
в золотые вещи, чтоб потом снова проиграться на мельницах…
Опасаясь, что дождь будет затяжным и
в палатке придется сидеть, как под арестом, я решил, пока еще сухо, погулять по ближайшим окрестностям, не уходя далеко от бивака. Я
пошел по тропе, протоптанной медведями, но скоро ее потерял; тогда я направился целиною к соседним холмам.
В это время подошла лодка, и мы принялись разгружать ее. Затем стрелки и казаки начали устраивать бивак, ставить
палатки и разделывать зверей, а я
пошел экскурсировать по окрестностям. Солнце уже готовилось уйти на покой. День близился к концу и до сумерек уже недалеко. По обе стороны речки было множество лосиных следов, больших и малых, из чего я заключил, что животные эти приходили сюда и
в одиночку, и по несколько голов сразу.
— Именно воздух чище:
в них меньше все прокурено ладаном, как
в ваших
палатках. И еще
в Москве нет разума: он потерян. Здесь
идет жизнь не по разуму, а по предрассудкам. Свободомыслящих людей нет
в Москве, — говорил ободренный Пархоменко.
Медленно
шел Ромашов вдоль лагеря, возвращаясь домой. Шепот
в одной из
палаток заставил его остановиться и прислушаться. Кто-то полузадушенным тягучим голосом рассказывал сказку...
Погода была чудная, солнечная, тихая, с бодрящим свежим воздухом. Со всех сторон трещали костры, слышались песни. Казалось, все праздновали что-то. Бутлер
в самом счастливом, умиленном расположении духа
пошел к Полторацкому. К Полторацкому собрались офицеры, раскинули карточный стол, и адъютант заложил банк
в сто рублей. Раза два Бутлер выходил из
палатки, держа
в руке,
в кармане панталон, свой кошелек, но, наконец, не выдержал и, несмотря на данное себе и братьям слово не играть, стал понтировать.
И вот,
в час веселья, разгула, гордых воспоминаний о битвах и победах,
в шуме музыки и народных игр пред
палаткой царя, где прыгали бесчисленные пестрые шуты, боролись силачи, изгибались канатные плясуны, заставляя думать, что
в их телах нет костей, состязаясь
в ловкости убивать, фехтовали воины и
шло представление со слонами, которых окрасили
в красный и зеленый цвета, сделав этим одних — ужасными и смешными — других, —
в этот час радости людей Тимура, пьяных от страха пред ним, от гордости
славой его, от усталости побед, и вина, и кумыса, —
в этот безумный час, вдруг, сквозь шум, как молния сквозь тучу, до ушей победителя Баязета-султана [Баязет-султан — Боязид 1, по прозвищу Йылдырым — «Молния» (1347–1402).
Мы расстались уже на закате солнца. Он
пошел в деревню Шипку, чтобы рано утром выехать
в Бургос, а оттуда домой,
в Стамбул, — он дал мне свой константинопольский адрес, — где Абадз-бей командует отрядом черкесов, а я отправился на другую сторону Шейновского поля,
в свою
палатку,
в лагерь, разбитый для русских гостей.
Так месяца два
шло, а
в счастье никакой перемены нет, и вдруг один раз приходит к ним
в палатку адъютант, расстроенный, весь бледный, и говорит им что-то по-французски, робко и несмело, а должно быть, самое неприятное.
Всю первую половину мая
шли непрерывные дожди, а мы двигались без
палаток. Бесконечная глинистая дорога подымалась на холм и спускалась
в овраг чуть ли не на каждой версте.
Идти было тяжело. На ногах комья грязи, серое небо низко повисло, и беспрерывно сеет на нас мелкий дождь. И нет ему конца, нет надежды, придя на ночлег, высушиться и отогреться: румыны не пускали нас
в жилье, да им и негде было поместить такую массу народа. Мы проходили город или деревню и становились где-нибудь на выгоне.
— Все равно, — отвечали ему, — вас ищут тоже по приказанию государя, а батальонный ничего не сказал.
Идите скорее
в вашу
палатку — там вам есть важное письмо.
(Они
идут в глубину сада; Левшин — к столу. У
палатки появляются.) Генерал, Конь, Пологий.)
Но хотя мы
шли и налегке, без ранцев, а только с шинелями, перекинутыми через плечо, с закатанными
в них
палатками, эти 10 верст нас совершенно измучили.
Мы ждали довольно долго; кто-то
пошел доложить доктору, что люди собираются. Но нам, видно, не суждено было испытать «телесного смотра».
В палатку командира третьего батальона вбежал полковой адъютант, и тотчас же очень низенький и полный майор Ф-ский вылетел из
палатки почти без всякого одеяния, снятого им с себя по случаю жары.
Она
идет в кабинет и говорит папе, что девочка хочет слона. Папа тотчас же надевает пальто и шляпу и куда-то уезжает. Через полчаса он возвращается с дорогой, красивой игрушкой. Это большой серый слон, который сам качает головою и машет хвостом, на слоне красное седло, а на седле золотая
палатка и
в ней сидят трое маленьких человечков. Но девочка глядит на игрушку так же равнодушно, как на потолок и на стены, и говорит вяло...
Дня через три завернул старик Масляников
в китаечный ряд, свиделся там с Гаврилой Маркелычем. Слово за слово. Залетов позвал гостя наверх
в палатку чайку напиться. Поломался маленько Макар Тихоныч, однако
пошел. Тут увидал семейных Гаврилы Маркелыча. Маша ему приглянулась.
Часто попадались и торгаши-китайцы с коробами на плечах и с большими бумажными фонарями, укрепленными на высокой бамбуковой палке. Они
шли не спеша, тихо позванивая
в колокольчики, давая знать о себе и предупреждая о своих мирных намерениях. На перекрестках стояли освещенные
палатки из зелени с фруктами и прохладительным питьем, и шоколадные продавцы-малайцы дремали у своих лавчонок.
Хозяин уж смекнул, про какую шапчонку и про какой подожок его спрашивают.
Пошлет он знакомого покупателя по шляпным да по щепяным рядам только тогда, когда
в лавке есть люди ненадежные, а то без всяких разговоров поведет его прямо
в палатку и там продаст ему сколько надо венчиков, то есть шапчонок, и разрешительных молитв — подожков.
Сначала они все дальше и дальше отходили
в сторону от деревни, потом, вдали друг от друга,
пошли к
палатке, чтобы густою толпой сразу окружить воров.
И хозяин вдруг встревожится, бросится
в палатку и почнет там наскоро подальше прибирать, что не всякому можно показывать. Кто понял речи прибежавшего паренька, тот, ни слова не молвив, сейчас же из лавки вон. Тут и другие смекнут, что чем-то нездоровым запахло, тоже из лавки вон. Сколько бы кто ни учился, сколько бы ни знал языков, ежели он не офеня или не раскольник, ни за что не поймет, чем паренек так напугал хозяина. А это он ему по-офенски вскричал: «Начальство
в лавку
идет бумаги читать».
— А сегодня, перед тем как нам сюда
идти, — продолжала осиповская девица, — страсть сколько сундуков к Патапу Максимычу привезли, целый обоз. И говорили, что
в тех сундуках сложено приданое Смолокуровой. Не на одну, слышь, сотню тысяч лежит
в них. Все
в каменну
палатку доставили, от огня, значит, бéрежнее.
И
пошли Илья да Миней с ломами к
палатке. Окольным путем
шли они вкруг деревни. Перелезли через забор
в усад Патапа Максимыча, подошли к
палатке, слегка постукали по стенам ее ломами и, выбрав более других способное для пролома место, принялись за работу. Асаф между тем тихо похаживал по деревне, прислушиваясь ко всякому шороху.
— Сию минуту, — молвил Чубалов и
пошел наверх
в палатку.
Накрапывающий дождь заставил меня вернуться
в палатку. К вечеру опять разыгралась буря. Опять
пошел сильный дождь. Успел ли Карпушка обогнуть Маячный мыс? Море бушевало всю ночь…
Когда
палатка была поставлена, Чжан-Бао и Ноздрин
пошли за ельником, а я и Дилюнга — за травой. Подойдя к одной из кочек, я собрал
в горсть всю растущую под ней траву, поднял кверху и сказал удэхейцу...
Тогда я решил выступать с бивака как можно раньше и итти до десяти часов утра, затем мы ставили
палатку и прятались
в нее от солнца, а после четырех часов пополудни вновь
шли до самой темноты.
Дней через десять я решил предпринять еще одну экскурсию по речке Токто, впадающей
в Самаргу с левой стороны,
в 24 километрах от устья. Я намеревался выйти на реку Укумига и от нее через второй перевал выйти на реку Адими, впадающую
в море около мыса Суфрен. На этот раз со мной
пошли Ноздрин, удэхеец Дилюнга и Чжан-Бао. Наше походное и бивачное снаряжение состояло из ружей, топора, двух полотнищ
палаток и продовольствия по расчету на пять суток.
Опасаясь пурги, мы решили итти домой. Наскоро напившись чаю с сухарями, мы сняли
палатки и
пошли в направлении на юго-восток. Сперва мы попали
в осыпи, где я больно ушиб ногу, потом залезли
в ветроломную гарь, причем Чжан-Бао разорвал свои штаны, затем мы вышли на зверовую тропу.
C 10 сентября мы стали собираться: собранные коллекции этикетировались и укладывались
в ящики для хранения их на зиму, отбиралось необходимое для осеннего пути морем, люди шили
палатки, снаряжали обувь, переводчик
пошел нанимать у орочей лодки.
Во вторую половину ночи ветер стал немного стихать, но дождь
пошел с удвоенной силой. Сквозь сон я слышал, как он барабанил
в туго натянутые полотнища
палаток. Орочи не спали и все время по очереди подкладывали дрова
в костер.